Перевод Даниэля Когана

Старение

Я ждал чудес напрасно, юность прочь
ушла, забыв свой поцелуй весенний.
Всесилье смерти держит в страхе ночь,
день преклоняет перед ним колени.

Я замер, поражён твоим лицом,
меня ты позабыла, неужели,
не знала никогда меня юнцом,
в руке рука с тобой мы не сидели?

Что я в словах твоих услышу вдруг:
надежду, утешенье иль обиду?
Я - на мосту, а мир течёт вокруг
вниз, в темноту, к могучему Аиду.

Твоей изящной, трепетной руке
мне жизнь прервать – так легче нам обоим.
Мои инициалы на песке
исчезнут скоро, смытые прибоем.

Всесилье смерти мне терпеть невмочь,
над головой моей сгустилтсь тени.
Я ждал чудес напрасно, юность прочь
ушла, забыв свой поцелуй весенний.

Чудо расставания

Вижу снова тот перрон вокзальный,
что надолго разлучает нас,
вновь ответа ищет взгляд прощальный
затуманенных слезами глаз.

И опять нас, пленников разлуки,
ждут чужие, дальние края,
и ещё не знают наши руки,
что ты едешь к морю, в горы я.

Предстаёт в каком-то странном глянце,
то, что пережить нам суждено:
где-то там тебя веду я в танце,
наливаю в твой бокал вино.

Видишь ты моим, я знаю, взглядом
краски южной бухты за окном.
Шепчет мне луна, что здесь ты, рядом
с неба над немецким городком.

Ты узнаешь сквозь прибоя ропот
эту песню о моей любви.
Зимний ветер донесёт твой шёпот,
я услышу, только позови.

И куда б судьба нас не бросала,
за моря и горы, в край любой,
но дорога эта от вокзала
только ближе сводит нас с тобой.

Безбилетный зритель

Так я стоял пред цирковым шатром,
как безбилетный зритель подле входа
в волшебный мир, куда оркестра гром
манил меня – мальчишку-нищеброда;

средь хлама и чужого барахла
навстречу небывалым приключеньям
меня мечта настойчиво вела.
До сей поры подвластен тем мгновеньям,

я, осени познавший холода,
незванный гость, всем чужд, потерян всеми,
тот, кто у входа топчется всегда,
как будто вдруг остановилось время.

И пусть сиянья славы никогда
мне этот мир не подарит. Годами
падений, взлётов длится череда,
а я стою, незваный, пред шатрами.

Судьба поэта

Одно мне слово бог, другое ветер дал;
я должен оба охранять как воин.
Пред ними, как дитя, я несмышлён и мал
и, словно старец, сведущ и спокоен.
И для меня даров дороже этих нет,
не знал их прежде, не встречал нигде я;
быть может завтра их найдёт другой поэт -
сегодня ими только я владею!

Они мне так близки! Пускай потух закат,
два слова скрасят ночи ожиданье,
что в сердце у меня ликуют и болят,
трепещут от любви и от страданья!
Как розы расцветут, увянут, как листва,
вновь оживут весною в красках сада;
на дне морском найду заветные слова
и получу бессмертие в награду.

И мне, доколе сам я в слово погружён,    
оно защитой служит, словно латы.
Я в слове не один, я - множество персон:
себе надёжный враг и друг заклятый.
Весь труд мой воплощён в одно из этих слов,
ведущее к свободе и неволе,
и я за ним готов идти, услышав зов,
к добру, и злу, и радости, и боли. 

Спасение

С тех пор, как повстречались в первый раз,
Не расставались больше мы с тобою,
И прежде, чем глаза навек закрою,
Увижу снова тот далёкий час.

Старинный ключ полн свежею водою,
И вновь со мной то, что связало нас:
Мир жив тобой одной, и не угас
Твой светлый лик под каждою волною

Потоком нежности твоей влекомый,
Я, сорванный на берегу листок,
Всё жду в сомненьях безутешной вести,

Живу, с разлуки ужасом знакомый,
Храня твою улыбку как залог
Того, что мы с тобой исчезнем вместе.

Чужая смерть

Мне более чужда чужбины ночь,
чем суета в чужой дневной рутине;
остатки жизни к мусорной корзине
метлой незримой гонит ветер прочь.

Кладбищем я растерянно бреду:
но чуждо мне и царство мёртвых тоже,
путь в мир загробный запрещён мне строже,
чем эта жизнь чужая на виду.

Мне каждый камень языком чужим
молчит. Умри я здесь и ляг в могилу,
мой дух продолжит в вечности постылой
скитаться, одиночеством томим.

Надгробья предков ждут меня вдали,
но не займу я места рядом с ними;
ветрами отпрыск унесён чужими,
навек потерян для родной земли.

Без утешенья он, в ночи чужой
скитаясь, изучает жизнь с изнанки,
в чужой земле сгниют его останки -
напрасной жертвы, проигравшей бой.

Осень в изгнании

Осень вновь висит над головой.
Мы идём сквозь жизнь в покое странном
по холмам, нетронутым лозой,
по дорогам, выстланным туманом.

Гонит ветер палых листьев сор.
Лето обратилось в пыль, забыто,
наш удел – мечты бесплодной вздор;
для любви не отыскать защиты

Агасфер, минуя свет и тьму,
ношу горя тащит безучастно,
мой настрой осенний – брат ему.
Наша ночь дурману неподвластна.

Не дождаться вести нам благой,
на дороге, вытканной туманом.
Осень вновь нависла надо мной,
я иду сквозь жизнь в ознобе странном.

Пасхальная молитва

Вновь любовь и песню подари мне,
И победы запоздалой миг,
Чтоб собрать всю радость в этом гимне
И всю боль, что в жизни я постиг,

Все тревоги, страхи и сомненья,
Всё, чего стыдился, что скрывал,
И страстей неистовых кипенье,
И раздумий безутешных вал.

Зелень пробивается несмело,
Исчезает на озёрах лёд,
И ветрам - посланцам вьюги белой
Солнце разгуляться не даёт.

И в душе моей на зов природы
Всё, что было спрятано на дне,
Пробуждаясь, требует исхода,
Лишь усталость оставляя мне.

Отзвук счастья, радости, успеха
Где-то в глубине прошедших лет
Я ищу, но лишь пустое эхо
Издевательски звенит в ответ.

Отблеск ласки, нежности прощальный,
Что унёс давно ушедший год,
Словно потаённый дар пасхальный
Никогда весна мне не вернёт.

Неужель меня от стужи зимней
не спасут страницы лучших книг?
Вновь любовь и песню подари мне,
Счастья неожиданного миг!

Возвращение

Всё то же, хоть прошло немало лет:
взгляд пастора, знакомая дорога;
из кабачка порочный красный свет
ловлю я – вновь юнец и недотрога.

Мне новенький квартал роскошных вилл
сенсации сулит, но возмущённо
взгляд подозрительный в меня вонзил
какой-то тип с закрытого балкона. 

Вот - памятник, не потускнел ничуть;
парк выглядит запущеным и старым.
Ханжи, увешав орденами грудь,
горды: их ухищрения - недаром .

Друзья, ловившие любой искус,
весь мир внимал их каждому дерзанью,
теперь покорны власти брачных уз,
свои мечты подвергнув поруганью.

Покупки, служба, болтовня в пивной,
детишки, церковь – вот и всё, не боле -
уйдут, как мы, бесследно в мир иной,
и – пустота: ни радости, ни боли.

Я снова здесь, пусть лет прошло так много;
осталось, как из прошлого привет,
моё навечно: речка, и дорога,
и из пивной порочный красный свет.

Молчание с тобой

Молчание с тобой – полёт неспешный,
одежды ангелов, их крыльев взмах
и скрипки голос трепетный и нежный,
о вечности поющий в небесах.

Молчание с тобой сродни блужданью
в заснеженном саду среди кустов,
где дух весенний дремлет в ожиданьи,
рвануться ввысь побегами готов.

Молчание с тобой – на старой башне
закатный солнца луч в вечерний час,
когда друг друга потерять не страшно:
последний сон навеки сблизит нас.

Молчание с тобой – из дней рутинных
путь в мир, что ярких чувств и красок полн,
в тепло каминов и уют гостиных,
далёкой бухты тихий шорох волн.

Молчание с тобой – стремленье к счастью
влечет друг к другу души нас двоих,
я чувствую моё чело во власти
прикосновений нежных рук твоих.

Победа предков

К нам в тиши, в молчаньи, скрыто
скачет предков конный строй,
все измучены, разбиты
кто – работой, кто – нуждой;
недоверчивы и строги
взгляды их на наш уклад,
на безумные дороги,
что ведут нас наугад.

Наставлениям не внемля,
своевольны, неумны,
им завещанную землю
потеряли их сыны;
жертвуем своей страною,
трусость гонит нас вперёд,
мы бежим, ища покоя,
по пятам – потоп грядёт.

Вновь, как прежде в день весенний
удит рыбу в ручейке,
а назавтра – в воскресенье –
мечет карты в кабаке,
девушек смущает скромных
в дерзком танце огневом
прадед правнуков бездомных,
тех, на корабле чужом.

Разобьётся он о скалы –
прянет ругань до небес,
матушка глядит устало
в книгу, полную чудес,
предсказания читает
с детской верою в груди,
а сама от счастья тает,
будто праздник впереди.

Все – без страха и упрёка
в этот ясный майский день
там, на Родине далёкой,
где вовсю цветёт сирень,
на своей земле доныне
и с меня не сводят глаз:
суждено мне на чужбине
встретить свой последний час.

Злосчастие

Поскольку не приходит в срок
волшебных писем никогда,
и голос матери далёк,
зовущий в дальние года,
и манит бездна за порог,
исчезнут страхи без следа,
в неспешном странствии туда,
где можно отоспаться впрок
от навсегда до навсегда! -
Струится летняя заря,
предместьям золото даря,
к нарядным виллам средь цветов,
озёр и зелени лесов,
там девочка, потупив взор,
поёт волшебный заговор,
и мир чудес вступает в хор
сплетясь в немыслимый узор! –
Как ни надейся, не придёт
один спасительный визит,
свои проклятья у ворот
пришелец тщетно прокричит,
и понапрасну ждать вестей
продолжит узник за стеной,
и в безнадёжной темноте
его настигнет шаг иной...
Так боязлива и чужда
ночь стиснет ужасы  в комок,
известно: не приходит в срок
волшебных писем никогда,
и голос матери далёк,
зовущий в дальние года,
и манит бездна за порог,
исчезнут страхи без следа,
в неспешном странствии туда,
где можно отоспаться впрок
от навсегда до навсегда.

Возвращение в Цюрих

Луг меня уводит летний
в безмятежный детский сон.
Умер солнца луч последний,
замер колокольный звон.
Выйду к дому лесом либо
по тропинке полевой.
Ветерок любимой липой
зашуршит над головой.

Утонул в озёрном блеске
росчерк ласточкиных крыл,
и, озябший в перелеске,
свет венцом холмы накрыл.
К их челам склонясь усталым,
средь нетающих снегов
месяц плыл к далёким скалам,
Где живёт покой богов.

О чугунную решётку
тёрлось озеро скуля.
О грозе вещала кротко
призракам ночным земля.
Беспокойно у причала
Цепь натягивал челнок.
Лишь собора речь звучала
звоном средь людских тревог.

Затянулся наш сегодня
путь домой из кабака,
и за опустевшей сходней,
лес манил издалека.
Липы и речные плёсы
о любви шептали нам,
уносили в лето грёзы,
уступая место снам.

Назад в Аид

Обратно в грязь, в начало нечистот,
в помёт слепых, лишённых душ творений:
дремать без цели, мыслей и забот,
не ведая чудес и озарений.
Пади и извивайся как червяк,
ты, голову носивший слишком гордо,
ты, грезивший о небесах простак,
теперь лежи в пыли с разбитой мордой,
среди отбросов, мусора, в кустах,
заваленный увядшею листвою,
твоё величье обратилось в прах –
всё то, что прежде ты считал собою.

Обратно в нору, скрыться под землёй,
забыв о человеческой гордыне,
животным бессловесным на убой
пойти, как и положено скотине.
Спокойствие, достаток и уют,
размеренная жизнь одним ударом
разрушены. В туман кровавых смут
мир катится, истерзаный кошмаром,
и ночь дрожит испуганно во сне -
посланцы смерти мчат неудержимы.
Назад, во тьму, исчезнуть в глубине,
ведь царству мёртвых все принадлежим мы!

Ещё не быть или не быть уже;
совсем не жить, не прозябать в забвеньи,
достигнуть самых нижних рубежей,
навеки погрузиться в униженье!
Лишь страх и тьма отныне твой удел,
ты никогда не в силах вспомнить боле
своих обычных человечьих дел;
лишь убегать от смерти и от боли,
рождённой малодушием твоим;
отринуть всё, что не было и было;
в Аид, туда, где место нам двоим,   
откуда не воскреснуть нам – в могилу!

Оригинал находится в общественном достоянии

Сopyright © Даниэль Коган, перевод.

Публикуется с разрешения переводчика