Контакты русского и немецкого художественного авангарда

Проблема генетических связей русского и западного авангарда неоднократно становилась предметом научных исследований, но полная картина взаимовлияний российского и европейского авангардизма не создана до сих пор. (Я не рассматриваю здесь вопрос о генетических связях между экспрессионизмом и дадаизмом, изученный зарубежными литературоведами и искусствоведами, так как он выходит за пределы темы настоящей работы. Достаточно указать на несомненное наличие преемственности дадаизма по отношению к экспрессионизму¹. Подтверждением этому может служить, в частности, то, что почти все дадаисты были связаны с экспрессионистическим движением, участвовали в выступлениях экспрессионистов, сотрудничали в их журналах и т.п. либо были связаны с экспрессионистами тесными личными контактами – например, Р. Хюльзенбек (Huelsenbeck), Ф. Юнг (Jung), Х. Балль (Ball), Г. Гросс (Grosz), К. Швиттерс (Schwitters) и другие.)

Из работ, посвящённых этому вопросу, необходимо назвать прежде всего монографию В. Беленчикова “Россия и немецкие экспрессионисты” (1991). Важные дополнения к этой книге содержит работа В. Полякова “Книги русского кубофутуризма” (1998)².

Один из первых фактов тесного сотрудничества между деятелями русского и немецкого авангарда – организация “Нового художественного объединения” (позднее – “Синий всадник”, “Der blaue Reiter”) в Мюнхене в 1909 г.; его создателями были Василий Васильевич Кандинский и Алексей Явленский. Важно не только и не столько то, что основатели “Синего всадника” – одного из первых объединений экспрессионистов – были русскими по национальности. В. В. Кандинский поддерживал тесные контакты с русским авангардистским искусством на протяжении 1910-х – 1920-х гг. (см. [Автономова 4]) “Отец русского футуризма” Д. Д. Бурлюк вспоминал: “У нас в Одессе осенью [1910 г. – Н. С.]… был проездом Василий Васильевич Кандинский, и мы отныне стали его соратниками в проповеди нового искусства в Германии” [Бурлюк Д. 1994 123]. В первой половине 1910-х гг. как в России, так и в Германии устраивались многочисленные совместные выставки немецких экспрессионистов и русских художников-авангардистов – участников группы “Бубновый валет”: Владимира и Давида Бурлюков, Михаила Ларионова и Натальи Гончаровой, Аристарха Лентулова и других (см. [Поспелов 6 слл.]). Одна из первых таких выставок, названная “Венок – Стефанос”, состоялась в Петербурге (а затем в Херсоне) в марте 1909 г. Позднее, в 1910 г., Д. и В. Бурлюки стали членами “Нового художественного объединения”, в сентябре того же года они опубликовали свои статьи в каталоге выставки “Синего всадника” [Русский футуризм 465 и др.]. В 1912 г. братья Бурлюки и Н. Гончарова принимали участие в первой выставке галереи “Der Sturm” (по названию одного из ведущих экспрессионистических журналов, издаваемого Х. Вальденом, Walden). Известный теоретический трактат В. Кандинского “О духовном в искусстве” (“Über das Geistige in der Kunst”, 1911) почти сразу же стал известен в России и оказал “несомненное влияние на теоретическую и художественную деятельность почти всех крупных мастеров русского авангарда” [Поляков В. 63]. В 1911 г. выходит альманах “Синий всадник”, который, по замыслу его издателей В. Кандинского и Ф. Марка (Marc), должен был “выходить одновременно в Париже, Мюнхене, Москве” [Куликова 56]. Хотя этот замысел не осуществился, русская культура была широко представлена на страницах альманаха.

Связи дадаизма с Россией рассмотрены в статье Марины Изюмской [Изюмская]. Я отмечу лишь некоторые наиболее значительные факты. Русской литературой и философией глубоко интересовался один из основателей дадаизма Хуго Балль, написавший в своё время монографию о М. Бакунине. У истоков дадаизма стоял выходец из России Ефим Голышев (Golyscheff), к дадаистам был близок В. Кандинский. Берлинских дадаистов увлекло искусство В. Е. Татлина. В 1922 г. Георг Гросс по приглашению советского правительства едет в Россию как “прогрессивный художник” (Гросс открыто выражал симпатии к коммунистической идеологии), встречается с Татлиным. В 1922 г. Йоханнес Баадер (Baader), если верить утверждению самого “Обердада” (Oberdada), составил “Справочник по дадаизму для России”.

В 1910-е гг. в западной прессе (в Италии, во Франции) появляются первые отклики на выступления российских футуристов [Небольсин 383].

Со стороны немецких экспрессионистов к России существовал значительный интерес; литераторы и художники – экспрессионисты приезжали в Россию (например, Людвиг Рубинер, в 1909 г. дважды тайно побывавший в Российской империи [Belentschikow o. J. 989]). Русское искусство в целом оказывало значительное влияние на художественную жизнь Германии в начале ХХ века. Русскими писателями и мыслителями интересовались деятели экспрессионистического движения.

В истории русско-немецких культурных связей в 1910-е гг. необходимо отметить большую роль одного из ведущих экспрессионистических журналов “Die Aktion”, ещё до начала мировой войны представлявшего на своих страницах русских мыслителей, писателей и поэтов – классиков и современников. В 1915 г. вышел специальный номер журнала, посвящённый литературе России. Женой издателя журнала Франца Пфемферта (Pfemfert) была русская Александра Рамм; две её сестры активно сотрудничали в “Die Aktion”, а одна из них – Мария – стала женой поэта-экспрессиониста К. Эйнштейна (Einstein) [Belentschikow o. J. 988, 994-997].

Иначе дело обстояло с российскими футуристами. В 1910-х гг. русские поэты-футуристы не бывали за границей (исключение – краткие поездки в Европу В. Каменского в 1911 году и Д. Бурлюка в 1912 г.) и почти не знали европейских языков (исключения – Б. Лившиц, принадлежность которого к кубофутуризму нередко оспаривается³, и Д. Бурлюк). В отличие от экспрессионистов, футуристы не имели собственных периодических изданий, почти не занимались переводами⁴. Известен интерес “будетлян” к новейшей европейской (итальянской и французской) живописи (все футуристы “первого ряда”, за исключением Б. Лившица, получили/получали художественное образование и совмещали занятия живописью и поэзией), в особенности к кубизму: в 1913 г. в переводе Екатерины Низен (наст. фамилия Эрлих), сестры Е. Гуро, была опубликована брошюра А. Глеза (Gleizes) и Ж. Метценже “О кубизме”, оказавшая большое влияние на развитие русского авангарда. По предположению В. Полякова, футуристам были известны стихотворения французских поэтов-кубистов – М. Жакоба (Jacob), А. Сальмона, Б. Сандрара (Cendrars), Г. Аполлинера (Apollinaire) [Поляков В. 56].

В России публиковались сообщения о художественной жизни в Германии и статьи В. Кандинского о деятельности “Нового художественного объединения”. В 1913 г. в издательстве “Ирис” вышел перевод книги П. Келлена “Новая живопись”, в которой отдельная глава была посвящена экспрессионизму. Русская публика узнавала о выходе основных поэтических сборников экспрессионистов благодаря статьям немецких авторов, постоянно публиковавшимся в “Аполлоне” и “Русской мысли” (см. [Поляков В. 75-76]). Однако собственно поэзия экспрессионизма в это время остаётся в России неизвестной⁵. Футуристы могли узнавать о литературном творчестве экспрессионистов через В. В. Кандинского, но точных данных, указывающих на это, до настоящего времени обнаружено не было⁶.

По-видимому, интерес экспрессионистов к России в 1910-е гг. был односторонним, и хотя в целом отрицать русское влияние на немецкую, и в частности экспрессионистическую, культуру не приходится, тем не менее нельзя, очевидно, говорить и о непосредственном взаимовлиянии русского и немецкого авангарда.

С началом мировой войны русско-немецкие контакты были прерваны. В. Кандинский вынужден был вернуться в Москву. Деятели искусства враждующих стран почти не имели возможности получать информацию о художественной жизни по ту сторону линии фронта⁷.

Октябрьская революция вызвала большой интерес к культуре и искусству России. В самой Германии в это время революционные настроения также были очень сильны; более того, немецкие “события 1918-1923 гг. в Германии воспринимаются… в неразрывной связи с победой пролетариата в России” [Павлова 1965-1 133]. Октябрь 1917 производит большое впечатление и в среде экспрессионистов, а также части берлинских дадаистов. “Февральская и Октябрьская революции стали для немецких экспрессионистов, несомненно, потрясением, – пишет В. Беленчиков, – у многих из них укрепилось желание ближе познакомиться с советской Россией” [Belentschikow 1990-2 175].

Началом нового этапа развития русско-немецких связей стало подписание Брестского мира в марте 1918 года. До середины 1918 г. ни один немецкий литератор не мог ступить на территорию Российской Советской Республики. Активные шаги по установлению контактов с европейскими, и в первую очередь немецкими, художниками были предприняты в ноябре 1918 г. Международным бюро Отдела ИЗО Наркомпроса. Отдел ИЗО принял обращение “к немецким коллегам”, переданное через Людвига Бэра (Baehr), который в декабре 1918 был отправлен в Берлин для установления контактов с немецкими деятелями искусства [Schädlich 131]. В марте 1919 г. это обращение было опубликовано в журнале “Menschen”. Российские художники предлагали созвать “конгресс представителей немецкого и русского искусства, который положил бы начало созыву всемирной конференции искусств в будущем” [Aufruf]. Ряд художественных объединений Германии откликнулись на этот призыв и направили свои программы в Отдел ИЗО (см. [К.]).

Первым немецким писателем, приехавшим в советскую Россию, был близкий к экспрессионистам Альфонс Паке (Paquet). Уже в 1919 г. в Германии вышла его книга “В коммунистической России” (“Im kommunistischen Russland. Briefe aus Moskau”. Jena, 1919). Книги о России А. Паке и других авторов выходили и в последующие годы [Фрадкин 294-296 слл.]. Франц Юнг, активный участник сначала экспрессионистического, а затем дадаистского движения, встречался с Лениным (в качестве члена Коммунистической рабочей партии Германии – K. A. P. D.), работал руководителем предприятия в России. Вернувшись в Германию, с 1920 по 1924 год он издал шесть книг о советской России (см. [Belentschikow o. J. 1008, Anm. 29]). На русском языке были опубликованы его книги “Красная неделя”, “Пролетарии. Рассказ, написанный в тюрьме осенью 1920 г.”

Знакомству с новой Россией способствовала и организация помощи голодающим Поволжья, в которой приняли участие деятели немецкой культуры. В Германии начала 20-х годов существовало движение сторонников сближения с Россией, на основе которого летом 1923 года было создано общество “Друзья новой России”; среди его членов и учредителей – Альберт Эйнштейн (Einstein), Генрих Манн (Mann), Эгон Эрвин Киш (Kisch), писатели-экспрессионисты Л. Ренн (Renn) и Э. Толлер, президент рейхстага Пауль Лёбе. Это общество ставило перед собой задачу содействовать сближению двух культур посредством организации конференций, выставок, проведения литературных и музыкальных вечеров. Общество издавало иллюстрированный общественно-политический журнал “Das neue Russland” (“Новая Россия”) [Генин 190 сл.].

Кроме того, выходил журнал “Russische Rundschau” (“Русское обозрение”) – ежемесячник, посвящённый русской литературе (издательство И. Ладыжникова). Отдельные номера немецких журналов целиком посвящались русскому искусству и литературе (например, “Der Hyppogriph” (München), 1923, 2. Heft: Russische Literatur und Kunst). Статьи о советской литературе публиковались и в других журналах. Выходили и книги о русском искусстве, например, “Театр революционной России” А. Голичера (A. Holitscher, “Das Theater des revolutionären Russlands”, 1923). В 1923 году Л. Гроссман писал: “Русское искусство идёт на Запад и жадно воспринимается Европой. Центром русского влияния становится Германия”⁸.

Интерес к общественной и культурной жизни России проявлялся и в других формах. В 1922-1923 годах в международных выставках и ярмарках в Кенигсберге, Лейпциге, Франкфурте участвовала и советская Россия [Рязанцев 15]; [Выставки]. Осенью 1922 года в Берлине в галерее Ван-Димена была открыта Первая русская художественная выставка (Die erste russische Kunstausstellung), на которой 157 художников представили 704 работы⁹ [Выставки 107]. Во вступительной статье к каталогу Д. Штеренберг (прежде заведовавший Отделом ИЗО при Наркомпросе) называл выставку “первым действительным шагом к сближению” русских художников с их западными товарищами [Sterenberg 224]. В начале 20-х годов в Пролетарском театре Эрвина Пискатора (Piscator) шли пьесы М. Горького “Мещане”, “На дне” и “Враги” [Генин 188]. На рабочих митингах и собраниях в Германии звучали стихотворения русских пролетарских поэтов [Генин 189].

Большой интерес к новой России проявляли экспрессионисты. Журнал “Die Aktion”, приветствовавший русскую революцию октября 1917 года, в 1918-1919 годах регулярно печатал как важнейшие декреты советской власти, так и статьи о культурном строительстве в России (например, статья “Искусство в Красной Москве. Станиславский, футуризм, Пролеткульт” за подписью F. J.¹⁰ в № 45/46 за 1919 год). В 1921 г. в журнале “Menschen” было опубликовано вольное переложение отрывка из поэмы В. В. Маяковского “Война и мир”, сделанное поэтом-экспрессионистом И. Голлем (Goll) [Генин 188]. Позднее, в 1924 г., произведения Демьяна Бедного (“Главная Улица” и “Коммунистическая марсельеза”) и В. Маяковского (“150 000 000” и др.) переводил И. Р. Бехер (Becher). Появлялись и такие статьи, как “Маяковский и его школа” (Франц Юнг, “Arbeiterliteratur”, № 5/6, 1924), “Маяковский и русский футуризм” (А. Ефимов, “Die neue Bücherschau”, № 4, 1925) [Тренин 263]. Необходимо отметить, что, по свидетельству современника, “первые произведения дореволюционного российского авангарда о революции, ставшие известными в Германии, – такие, как стихотворения …Хлебникова, …Маяковского и других – почти не получили отклика”. Русское влияние формируется позднее, в начале 1920-х гг., с появлением литературы “нового типа” – текстов Ю. Либединского, Вс. Иванова, Серафимовича и других [Kurella 43]. В деле издания русских авторов на немецком языке необходимо отметить важную роль немецких издательств: Vrl. Carl Hoym (Hamburg), Vrl. für Literatur u. Politik (Berlin), Malik-Vrl. (Berlin), Neuer Deutscher Vrl. (Berlin), Orchis-Vrl. (München) и др.

В истории русско-немецких отношений интересна роль В. Маяковского. Во время своего пребывания в Берлине в 1922 году он встречался с дадаистами Т. Тцарой (Tzara), Р. Делоне (Delaunay) [Катанян 282], “завязал деловые знакомства с рядом литераторов, группировавшихся вокруг издательства „Малик“” (руководителем издательства был видный деятель экспрессионистического и дадаистского движения Виланд Херцфельде, Herzfelde) и в кругу Херцфельде, к которому следует отнести и известного художника-дадаиста Джона Хартфильда (Heartfield)¹¹, “обрёл свою „берлинскую родину“¹². В 1924 году Маяковский выступал перед сотрудниками издательства “Literatur und Politik”, говорил, что “хотел бы иметь возможность прочесть в оригинале” стихотворения экспрессионистов Бехера, Толлера или Мюзама (Mühsam) и сатиру дадаиста Вальтера Меринга (Mehring). В том же году установились заочные дружеские отношения между Маяковским и И. Голлем [Чистова 152-154].

Но творчество самого Маяковского было мало знакомо немецкому читателю¹³. По воспоминаниям переводчика и близкого знакомого поэта Гуго Гупперта (Huppert), все немецкие выступления Маяковского перед широкой аудиторией “проходили исключительно в среде советской колонии, во всяком случае, среди знающих русский язык” [Гупперт 350]. Тем не менее, по словам И. Р. Бехера, “слава Маяковского опередила его произведения. Тогда, когда его стихи только начинали ещё переводить, он уже воздействовал на нас своей титанической личностью” ^{[Бехер]14}.

С именем Маяковского связан и другой факт русско-немецких отношений. 24, 25 и 26 июня 1921 года на арене Государственного цирка в Москве шла “Мистерия-буфф” на немецком языке (в переводе Риты Райт), первоначально задуманная как часть обширной праздничной программы к 3-му конгрессу Коминтерна; однако в дни конгресса свет увидела только пьеса Маяковского. Постановка имела большой успех. По воспоминаниям Риты Райт, “немецкая и австрийская делегации буквально отхлопали себе ладоши” [Райт 129]. О сценическом воздействии пьесы немецкая общественность могла судить по отзывам вернувшихся из России коммунистов – участников конгресса (в их числе был Эрнст Тельман) [Генин 188], [Драматургия 185]. Но “настоящее знакомство Запада с Маяковским начинается в связи с его путешествием по Америке (1925 г.) и по Европе (1927 г.)” [Выгодский 17].

Интерес к культуре советской России, где революция победила, представляется закономерным в Германии, где революция потерпела поражение. По словам А. Толстого, “успеху русского искусства помогал страшный ущерб искусства европейского” [Толстой А.Н. /Из письма/ // Толстой А. Н. Собрание сочинений: В 10-ти т. Т. 10. М.: Художественная литература, 1986. С. 52]. Виктор Серж в “Письме о распаде немецкой культуры” отмечал две основные черты жизни Германии начала 20-х годов: “отсутствие радости, отсутствие силы” [Серж В. Письмо о распаде немецкой культуры // Молодая гвардия. 1923. № 9-10. С. 210] (см. тж.: Членов С. Современный Берлин: (Мимолётные впечатления) // Красная новь. 1923. Кн. I (январь-февраль). С. 201-213). Москва же, по свидетельству мемуариста, в 1920 году была активно занята “строительством новой культуры” [Время поисков и экспериментов: (Из воспоминаний А. А. Румнева “Прошедшее проходит предо мною”) / Публ. Н. М. Золотовой // Встречи с прошлым. Вып. 2. М.: Сов. Россия, 1985. С. 122].

Одним из “проводников” русской культуры в Германии была эмиграция. С 1919 по 1922 г. количество русских в Германии возросло с 60 000 – 80 000 до 600 000 [Volkmann 4-5]. Большая русская колония существовала в Берлине: в 1921 г. в столице Германии насчитывалось около 100 000 русских. По свидетельству Н. В. Набокова (двоюродного брата Владимира), в это время в немецкой столице “были русские школы и церкви, русские библиотеки и кабаре, …русские художественные галереи, продовольственные магазины… Центральная часть Западного Берлина вдоль Курфюрстендам полностью покорилась русскому нашествию. Каждый второй встречный говорил либо по-русски, либо по-немецки, но с грубым русским акцентом”¹⁵. Количество эмигрантов постоянно увеличивалось за счёт людей, не принявших революцию и неугодных новому режиму¹⁶. Одна из наиболее известных и значительных групп русских эмигрантов – так называемый “философский пароход”: осенью 1922 года из России были высланы философы (Н. А. Бердяев, И. А. Ильин, Н. О. Лосский, Ф. А. Степун, С. Л. Франк), историки (Л. П. Карсавин, А. А. Кизеветтер), литераторы (Ю. И. Айхенвальд, М. А. Осоргин), общественные деятели, отказавшиеся сотрудничать с советской властью; основная их часть сначала осела в Германии [Соколов 13].

На средства русских эмигрантов и некоторых иностранцев в Берлине работал Американский фонд помощи русским писателям и учёным (Amerikanischer Hilfsfond für russische Schriftsteller und Gelehrte). В Берлине в это время жили многие известные русские писатели¹⁷. Их книги выходили на русском языке в издательствах З. И. Гржебина, И. П. Ладыжникова и других¹⁸, выпускавших как отдельные произведения и сборники (напр., “Сестра моя – жизнь” Б. Пастернака, издательство З. И. Гржебина), так и собрания сочинений (напр., собрание сочинений И. А. Бунина, издательство “Петрополис”); издательства “Петрополис” и “Слово” выпустили многотомные собрания сочинений русских классиков. Некоторые русские писатели, издававшиеся на русском языке за границей, в России после революции не печатались (не могли или не хотели), например, Илья Эренбург, И. А. Бунин.

В издававшихся в Берлине русских эмигрантских газетах (“Руль”, “Накануне”) и журналах (таких, как “Сполохи”, “Жар-птица”), а также в многочисленных непериодических альманахах (“Грани”, “Кубок”, “Медный всадник”, “Веретено”, “Струги” и других) публиковали свои произведения почти все известные (и некоторые начинающие) русские писатели, жившие за границей.

В числе русских писателей в Берлине были такие, о которых, по словам Глеба Струве, “трудно было сказать, советские они или эмигрантские” [Струве 173]: это Андрей Белый, В. Шкловский, А. Толстой (уехали в СССР в 1923 году), В. Ходасевич (в эмиграции с 1922 года), И. Эренбург.

Как и в других европейских столицах (Париже, Праге), в Берлине работал русский Клуб писателей, где выступали М. Алданов, занимавший резко антисоветскую позицию, советский режиссёр А. Таиров, И. Эренбург, Н. Бердяев. В берлинском Доме литераторов (Доме искусств) читали свои произведения А. Ремизов, В. Маяковский, В. Ходасевич, В. Шкловский и др.¹⁹ Активное общение советских и эмигрантских писателей было характерной особенностью литературной жизни русского Берлина.

Весной 1922 года в России появился первый номер берлинского журнала “Вещь”, издававшегося И. Эренбургом и Эль Лисицким, “журнала с большой программой, призванного стать трибуной мирового авангарда” [Илья Эренбург 235]и объединить авангардистские художественные группировки в разных странах. В первом (сдвоенном) номере раздел литературы открывался стихотворением В. Маяковского “Приказ № 2 армии искусств”. В “Вещи” появился один из первых переводов Маяковского на французский язык, сделанный М. Цветаевой (стихотворение “Сволочи” – “Ecoutez canailles”). Журнал издавался параллельно на трёх языках – русском, немецком и французском. Всего вышло три номера в 1922 г. (подробно см. [Фрезинский 305-309])

Максим Горький, Андрей Белый и В. Ходасевич редактировали журнал “Беседа”, печатавшийся в Берлине и предназначавшийся для России; задачей журнала было восстановление “связи между русской и западноевропейской интеллигенцией”. Однако в Россию он допущен не был и вскоре прекратил своё существование (всего вышло 7 номеров в 1923-1925 годах) (подробно см. [Вайнберг]).

Активная деятельность русских литераторов-эмигрантов создавала культурную среду, способствовавшую культурному обмену между двумя странами. Для такого обмена существовали и иные основания. В условиях мировой блокады советской России в начале 1920-х гг. наиболее тесные контакты установились с Германией. Уже подписание Брестского договора в 1918 г. и последовавший обмен военнопленными создали благоприятную почву для установления культурных связей. “Дверь на Запад начинает приотворяться. Блокада треснула, и блокада бесспорно кончается”, – писал А. Эфрос в 1920 г. [Эфрос 1] Германия стала первым европейским государством, признавшим советскую власть: в апреле 1922 года был подписан Рапалльский договор, положивший конец экономической блокаде РСФСР и вызвавший значительные изменения в сфере культурных отношений.

В отечественной печати тех лет выходили статьи о социальной и политической обстановке в Германии²⁰, о немецком театре²¹, немецкой музыке и литературе. На русском языке были изданы “Записки о германской революции” Г. Носке (Noske) (ГИЗ, 1922), “На службе германской революции” К. Радека (Radek) (ГИЗ, 1921), а также книги Г. Арнольда (Arnold) “Литература Советской России” (1925), О. Вальцеля (Walzel) “Импрессионизм и экспрессионизм в современной Германии (1890-1918)” (1922) и др. Экспрессионизм как наиболее значительное явление в немецком искусстве привлекал особенное внимание: в 1923 году вышли две книги, посвящённые этому течению, – сборник статей “наиболее выдающихся представителей и теоретиков экспрессионизма” под редакцией Е. М. Браудо и Н. Э. Радлова (Пг.; М., 1923) и монография М. Н. Волчанецкого “Экспрессионизм в немецкой литературе” (Смоленск: Арена, 1923). Печатались статьи, публиковались произведения писателей и художников – экспрессионистов (К. Эдшмида (Edschmid), Э. Толлера, Г. Кайзера (Kaiser), Ф. фон Унру (Unruh), Ф. Верфеля (Werfel), Ф. Мазереля (Masereel) и др.) и дадаистов (Р. Делоне, Г. Гросса и др.) [Новая книга 5-6]; появлялись как отдельные издания, так и публикации в журналах “Современный Запад”, “Молодая гвардия”. Одно из первых сообщений о дадаизме, напечатанных в России, принадлежит Роману Якобсону, опубликовавшему в 1921 г. в “Вестнике театра” заметку “Письма с Запада. Дада” (см. републикацию [Якобсон 1987 430-435]).

Советские режиссёры ставили пьесы Э. Толлера (“Разрушители машин”, 1922, Москва, Театр Революции, постановка В. Мейерхольда; “Человек-масса”, там же, постановка В. Мейерхольда; 1924, Ленинград, театр Пролеткульта, постановка А. Грипич), Г. Кайзера (“Газ”, 1923, Ленинград, театр Пролеткульта; 1922 (1923), Ленинград, Большой драматический театр, реж. К. Хохлов), Ф. Верфеля (“Человек из зеркала”, 1924, Москва, театр им. Комиссаржевской; 1925, Тбилиси, театр им. Руставели) [Павлова 1974 465], [Рудницкий/Зоркая/Шахназарова 54].

К сотрудничеству в журнале “ЛЕФ” предполагалось привлечь К. Эйнштейна (Einstein), Георга Гросса, Тристана Тцару, в плане издательства Левого фронта искусства был альбом работ Г. Гросса [К истории ЛЕФа 5, 7]. В первом номере “ЛЕФа” обращение к “левым” художникам всех стран “Товарищи – формовщики жизни!” было опубликовано на русском, немецком и английском языках.

О том, что поэты-футуристы проявляли интерес к творчеству дадаистов, свидетельствует и включение Велимиром Хлебниковым в число 317 “Председателей Земного шара” Тристана Тцары и художника-дадаиста Ж. Рибмон-Дессеня (Ribemont-Dessaignes); в этом же ряду оказался поэт, видный деятель экспрессионистического движения Рене Шикеле (Schickele). В одной из своих записей Хлебников называет дадаистов учениками футуристов [Якобсон 1987 435].

Как видно, названные факты контактов русского и немецкого пореволюционного авангарда относятся главным образом к началу 1920-х гг., когда авангардистские течения в России и Германии уже окончательно оформились и были близки к распаду. Возможность влияния была, таким образом, практически исключена. Но важно другое: несомненно существовавший значительный взаимный интерес российских и немецких авангардистов убеждает в том, что их творчество обладало принципиально важными сходными чертами – в художественных открытиях своих зарубежных единомышленников авангардисты обнаруживали продолжение и развитие собственных идей.

 

¹ См.: [Berg, глава 1].

² См. также: [Либинзон];[Schädlich]; [Лапшин 1980] и др.

³ Уже в 1914 г. В. Шершеневич отмечал: “Участие в сборниках этой группы [кубофутуристов. – Н. С.] Б. Лившица кажется простым недоразумением… Он к футуризму не имеет никакого отношения” [Шершеневич 82]. М. Матюшин называл Лившица “случайным „попутчиком“” кубофутуристов [Матюшин 146]. Г. Иванов писал в 1926 г.: “Футуристическая карьера Бенедикта Лившица не удалась, потому что он носил котелок и гетры” [Очеретянский/Янечек/Крейд 51]. Подробно о проблеме “Лившиц и футуризм” см. [Урбан].

⁴ О “значимом отсутствии переводческих работ в ранней культурно-поэтической деятельности футуристов” см. [Смирнов И. 104]

⁵ По воспоминаниям В. Маяковского, Д. Бурлюк читал ему в 1912 г. стихи “французов и немцев” [Маяковский-1 20], но “для решения вопроса о том, каких “немцев” Д. Бурлюк мог читать Маяковскому, нет, к сожалению, достаточных данных” [Фёдоров А. 104]. Согласно сведениям В. Беленчикова, в русской периодике лирика экспрессионизма появляется лишь начиная с 1921 г. [Belentschikow 1994]. Однако Д. Бурлюк поддерживал связи с Германией и, по-видимому, имел свои пути получения информации об искусстве этой страны.

⁶ М. Матюшин в воспоминаниях не указывает на знакомство футуристов с немецкой поэзией: “Знали ли мы в это время [начало 1910-х гг. – Н. С.] об итальянском футуризме? Знали, хотя и мало. До нас доходили вести о новом искусстве из Франции” [Матюшин 146].

⁷ См. [Schädlich 129] и [Belentschikow 1990-2 242-265 u. a.], [Belentschikow 1994 Приложения 1, 2].

⁸ Современный Запад, 1923, № III, с. 240 сл. Цит. по [Усов 83].

⁹ На немецком языке был издан иллюстрированный каталог: Первая русская художественная выставка / Вступ. статьи Д. Штеренберга, Редслоба, А. Голичера. Берлин, 1922.

¹⁰ Републикацию названной статьи см.: [Majakowski 11-14]. Автором этого и других репортажей из советской России был Иван Фалуди [Belentschikow o. J. 1008].

¹¹ Это брат Виланда Херцфельде – Хельмут Херцфельд: “Хельмут Херцфельд… в знак протеста против шовинистической антианглийской травли англизировал своё имя в „Джон Хартфильд“” (во время первой мировой войны) [Schrader 18].

¹² Ср. также свидетельство Лили Брик, согласно которому в Берлине Маяковский общался с Хартфильдом, Херцфельде и Гроссом (Vladimir Majakovskij: ein Dichter der Revolution / Mit Lilja Jurjevna Brik, Viktor Sklovskij, Hugo Huppert. Ein Film von Christian Burgmann. Köln: WDR, 1986).

¹³ Руководитель издательства “Малик” Виланд Херцфельде говорил в 1927 г.: “Маяковский, как видно, абсолютно не поддаётся переводу! Просто вопиющее дело! (haarstreckend)” [Гупперт 350].

¹⁴ Это высказывание 1940 года находит подтверждение в статье Д. Выгодского “Маяковский на Западе”, опубликованной в 1936 г.: “С первых же упоминаний имя Маяковского является не столько именем большого поэта… а символом Советской России, символом нового… мира. На имени Маяковского скрещиваются не столько литературные, сколько политические мечи” [Выгодский 16]. Ср. аналогичное замечание о значении имени Маяковского в дореволюционной России: “Споры вокруг Маяковского носили остро волнующий, социальный характер” [“Поэзия его партийна…”: (Воспоминания С. С. Шамардиной о Вл. Маяковском) / Публ. И. И. Аброскиной // Встречи с прошлым. Вып. 6. М.: Советская Россия, 1988. С. 145. Курсив мой. – Н.С.].

¹⁵ Nabokov N. Bagage: Memoirs of a russian cosmopolitan. N. Y., 1975. P. 119. Цит. по [Мулярчик 12].

¹⁶ Численность русской эмиграции продолжала расти приблизительно до середины 1920-х годов. В Германию эмигрантов привлекала наиболее низкая в Европе стоимость жизни для иностранцев (вследствие инфляции). Стабилизация марки, наступившая в 1924 году, обусловила массовый исход эмигрантов из Германии (см. [Раев 54]).

¹⁷ Русскую литературную эмиграцию в Германии ярко охарактеризовал Б. Пастернак: “Восстановление хотя бы ничтожных различий между писателями, читателями и издателями так страстно желательно, что уже потребности твоей в этом никто не замечает… Слово приобрело тут новое свойство… Оно обладает заразительностью зевка… В его повторении не заключается ни согласия, ни возражения” [Борис Пастернак 288]. Об этом же писал В. Шкловский в повести “Zoo, или Письма не о любви” [Шкловский В. Zoo, или Письма не о любви // Шкловский В. Собрание сочинений: В 3-х т. Т. 1: Повести и рассказы. М.: Художественная литература, 1973. С. 203, 205 и др.].

¹⁸ За время с 1918 по 1928 годы в Берлине известно 188 эмигрантских издательств. И хотя некоторые из них существовали только на бумаге или выпустили одну-две книги, тем не менее это количество не имело аналогий ни в одном другом центре эмиграции. Это объяснялось тем, что в период инфляции в Германии открывались широкие возможности дёшево публиковать литературные произведения и выпускать периодические издания. Стабилизация марки (в 1924 году) привела к закрытию многих эмигрантских издательств. Примерно к 1925 году центром эмигрантской издательской деятельности стал Париж (см. [Раев 54 и 105]).

¹⁹ Встречи и лекции в Доме искусств и Клубе писателей перечислены в [Beyer/Kratz/Werner 35-38]. См. также [Соколов 15].

²⁰ См., напр., № 9-10 “Молодой гвардии” за 1923 год, посвящённый Германии; в этом номере есть библиографическая справка “Что читать о германской революции 9-го ноября 1918 г. и её итогах” (с. 325-326).

²¹ См., например, указатель 1933 года “Книги и статьи о театре и драматической литературе послевоенной Германии на русском языке” [Гвоздев 184-191].

Сopyright © Никита Сироткин, текст.

Републикация материалов сайта «Поэзия авангарда»
с любезного разрешения его составителя Н. С. Сироткина.