Перевод Константина Матросова

Офелия

I

В её причёске водяные крысы,
Трепещут руки, будто плавники.
Вдоль зарослей триасового тиса
Её несёт течением реки.

В её мозгу последнее светило
Погребено. Зачем плывёт одна,
То в водорослях путаясь, она,
То шлейф влача из ряски или ила?

Коварный ветер, подобравшись сзади,
Сквозь частокол лиловых камышей,
Кидается внезапно из засады
На стаю взмывших тучей вверх мышей

Летучих. Белый угорь похотливо
Щекочет грудь ей. И светляк на лбу
Мерцает. Листьями её судьбу
Оплакивает сгорбленная ива.

II

Жнивьё. В крови измаран полдень потный;
Уснувший ветер. Вот она плывёт
Как птица по пространству длинных вод
И платье, как лебяжий пух бесплотный.

Опали мягко голубые веки.
Под блеск косы, звенящей широко,
Ей снится поцелуй, но далеко
Теперь он в этом сне её навеки.

Она плывёт туда, где шумный город,
Где бьёт в плотину пенистый бурун
И эхом улиц, грохотом трибун
Туманный воздух вымаран и вспорот.

Туда, где звон дождём гниющим запит,
Где, как скелет, стоит подъёмный кран,
Где, измождённый от глубоких ран,
Ползёт кровавый круг с трудом на запад.

А кран стоит, молохом над рабами
И смотрит с колоссальной высоты:
Сковали реку для него мосты
Гремящими надёжными цепями.

Она плывёт, для города незрима,
Но где она — там люд берёт в тиски
Кромешной тенью чёрный дух тоски,
Она плывёт всё дальше: мимо, мимо...

Туда, где на алтарь приносит лето
Для мрака поздний, рдеющий закат.
Где тени на лугу вповал лежат,
Густея от того, что меньше света.

Поток несёт в пространстве нелюдимом,
По стылым заводям продрогших зим,
По времени, где лишь огонь и дым —
Весь небосвод забит огнём и дымом.

Дуб

Стоит с канавой рядом, на краю
Лужайки, исковерканный и древний,
Топча крапиву около деревни
Дуб, закалённый с бурями в бою.

Из духоты под вечер наконец
Рождается гроза огнём и пеплом,
Ему, что ни на йоту не колеблем
Сплетают в небе молнии венец.

Летают ласточки, бесстрашны столь,
Что и не видят как над ними мыши
Летучие гуртом повисли, выше
Сука, что оттопырен, как глаголь.

О чём ты в эту думаешь грозу?
О том ли, как жнецы когда-то пили
В тени твоей по кругу из бутыли
Промеж корней устроившись внизу?

А, может, вспоминаешь, старый дуб,
Как на твоём суку, повешен ими,
Болтал ногами человек своими
И целый год висел, качаясь, труп?

И он дрожал на ледяном ветру
Дубася в металлическое небо,
Как в колокол язык стучит на требу
Бессмысленно и гулко поутру.

Где только что кружились карусели

Где только что кружились карусели
И чёртово вздымалось колесо,
И музыкой гремело это всё,
Где в праздничном веселье люди пели,

Толпа текла, кричали горлодёры,
Где площадь и фасадом и торцом
Берёзы опоясали кольцом,
Вдруг стало тихо. Красный серп, который

Людских пиров не переносит на дух,
Поплыл во тьме над стогнами земли.
Берёзы расширялись и росли,
Как изваянья в тёмных анфиладах.

Наступит час безжалостного мора

Наступит час безжалостного мора,
Под тёмным сводом пепельных небес
Осыплет листья ссохшиеся лес,
Шумящий, как пылающее море.

Из нор зверьё разносит вопли сучьи,
Вороны подымаются в закат,
Пересыхают с костным хрустом сучья.

Лишь только корабельщики наивно
Большие лодки правят наугад,
Сквозь беспрестанный ток косого ливня,

Сквозь ломаных мостов гниющий остов,
По городам, где правит бал зима,
И пустоту заброшенных погостов.

На высоте сонм флюгеров летучих,
Их бешено раскручивает тьма —
Гнилые тени в воспалённых тучах.

И многие средь стен порожних комнат
Трясутся в ожидании конца,
От ужаса самих себя не помнят.

И только нищие поют, как птицы,
Указывая на овал лица,
На сукровицей льющие глазницы.

Склеп

Глазницами глядят из-подо лба
Немые статуи в огромном склепе
На каменные эти короба,
Их величавость и великолепье.

Они тут с незапамятных времён
Стоят, угрюмо друг на друга глядя.
И затхлый воздух, как извечный сон,
И время, будто штиль на водной глади.

От ладана, разбрызганных духов
И высохшего до конца елея
Несносен воздух; в трещинах гробов
Лежат наряды выцветшие, тлея.

Торчит, белёса, холодна, тонка,
Из щели, где плита перекосилась,
Как восковая, детская рука,
Дырявый бархат в пальцах стиснуть силясь.

Желтеет в тёмном потолке окно
И зимний свет — едва горящий пламень —
Сквозь пыль ложится будто бы рядно
Полоской узкой на могильный камень.

Вдруг ветер, вдребезги разбив стекло,
Из рук усопших рвёт венки, минута —
Цветы лежат вдоль стен, как барахло
В тени последнего для них приюта.

Дачный праздник

Над клумбами висят и над забором,
Как гроздья, лампочки; стоят столбы,
Держа меж листьев жёлтые бобы,
И смотрят долу равнодушным взором.

На узких тропках говор, в бледный воздух
Летят ракеты под дискант трубы,
И рвутся в выси с грохотом пальбы,
Рассеиваясь и теряясь в звёздах.

Под деревом пиликает скрипач,
За парой пара вертится по кругу
Детишки бегают, играя в мяч.

А небо розово ещё пока.
Дельфинами спешат вверху друг к другу
В застывшем тёмном море облака.

Printemps

Дорога тянется в цветенье вишен
Туда, где праздничный закат в огне,
Трепещут ветры в бледной тишине,
Чей шёпот в ветках еле-еле слышен.

Гора, темна, по контуру искрится,
А на её плече, как дивный сон,
Малюсенькая церковь сыплет звон
В едва волнующуюся пшеницу.

Оратай циклопический в плаще
На небе вырос, два вола несётся
Пред ним, в руках сжимает рукоять.

Хватает мельница за патлы солнце,
И раскрутив, как камушек в праще,
В овраг зашвыривает — умирать.

Оригинал находится в общественном достоянии

Сopyright © Константин Матросов, перевод.

Публикуется с разрешения переводчика